Новосибирский связной самиздата «Батенька, да вы трансформер» Алексей Понедельченко — автор невероятных историй о том, как он служил в ВДВ, работал установщиком антенн среди мёртвых людей и в аду. Он, как и многие наши агенты по всему миру, кропотливо фиксирует доказательства случившегося Апокалипсиса — мир в огне, не осталось ничего святого. А неспособность людей понимать друг друга на почве культурных различий — один из главных признаков этого пламени. И сегодня Понедельченко рассказывает три истории о том, как при самых странных обстоятельствах научился понимать и принимать Другого.
Местный штаб РНЕ («Русского национального единства») находился в шаговой доступности от моего дома, а это значит, что вся округа была обклеена листовками про русский порядок, а свастика была нарисована на каждом столбе. Как-то раз на одном из домов появилась большая надпись «чурки убирайтесь вон». «Чурки» с местного СТО, которым было адресовано послание, исправили «чурки» на «придурки», поставили запятую, а спустя пару недель закрасили надпись вовсе. Однако парням из РНЕ всё же удалось посеять в местных гражданах (в том числе и во мне) зёрна национализма. Тогда я ещё не знал, что мы все живём в эпоху Постапокалипсиса, которая делит людей лишь на два вида: живых и мёртвых.
I. ЯМА
Увидев, что всё идёт по плану, наш прораб пообещал закупить на пару дней целый УАЗик чурок и выкопать ими необходимую яму. Чурки продавались на невольничьем рынке на самом отшибе города, где не могли никого оскорбить своим внешним видом, фактом присутствия и конкурентной стоимостью своего труда. Уже следующим утром обещанный УАЗик выгрузил шестнадцать рук дешёвой рабочей силы. Привезённые столпились в однородную человеческую массу и замерли.
— Эй, вы, или как вас там? Кому из вас больше всех лет? — крикнул я им.
От массы отделился усатый запылившийся пиджак и подошёл ко мне начищенными туфлями.
— Карим, — произнёс он вслух и протянул одну из своих рабочих рук.
— Некогда дружиться, Карим, работа не дремлет. Скорее берите инвентарь и устремляйтесь через дорогу копать яму навстречу нашему трудовому подвигу.
Карим осмотрел надвигающийся фронт работ и сообщил:
— Ребята, а кто у вас за бригадира? Я хочу высказать рациональное предложение.
Компрессор и крот умолкли, солнце выглянуло из-за тучи, и мы в недоумении окружили Карима:
— Немедленно сознавайся, откуда ты взял слова «рациональное предложение» и где украл свой русский язык?
— Я ни у кого не крал ваш язык. Наоборот, я безвозмездно раздавал его двенадцать лет. У себя дома я работал учителем русского языка и литературы. Я окончил институт в Душанбе! — отвечал Карим своим русским языком.
Вопросы были сняты, и Карим со своей бригадой стали заниматься работой, разбрасывая лопатами сибирскую почву рискованного земледелия и орошая её трудовым потом со своих тщедушных тел. Когда наступали перекуры, я ходил через дорогу с целью проявить интерес к жизни рабочих рук и Карима лично. Карим много говорил об истории своего существования, которая привела его в наши края копать ямы, и о том, что толкнуло его в котлован русской литературы.
— Я учил людей литературе, ведь литература — есть средство, необходимое для умения видеть в человеке человека. А сейчас это умение обесценивается вместе с человеческой жизнью. Очень жаль, Лёша, что всё так. Очень жаль…
Когда яма была устроена, к ней подъехал УАЗик и начал загружать в себя привезённую рабочую силу.
— Лёша, ребята! Пока! — крикнул Карим и что-то сказал остальным.
Остальные повернулись к нам своими лицами и, улыбаясь, помахали руками.
— Пока!
— Давайте, мужики! Удачи вам!
Двери УАЗика захлопнулись, в трансмиссии хрустнули шестерни, и машина скрылась в клубах придорожной пыли. Я больше никогда не видел Карима и его бригаду. Но в те последние секунды, когда они махали нам руками, я увидел в них людей, чего со мной прежде не случалось.
II. СУП

Как-то раз мне довелось работать в одном из заведений общественного питания, которое, в свою очередь, находилось на территории одной из баз отдыха. Поваром там был гражданин одной из южно-азиатских республик, который очень любил свою работу и старался угодить всем.
Провозившись в этом заведении полдня, я здорово проголодался.
— Слушай, а чего вкусного сегодня в меню?
— Ты есть хочешь?
— Ну, не отказался бы.
— Вот тебе меню. Чего нет — то я уже вычеркнул, но я бы хотел предложить тебе покушать супа!
— Супа?
— Да, давай покушаем супа. Не отказывайся. Это для себя готовил!
— В смысле? Ты себе готовишь одно, а остальным другое?
— Конечно!
— Почему?
— Вот, подожди минут пятнадцать. Я тоже кушать собираюсь. Мы с тобой покушаем, и я всё тебе расскажу!
Уже через двадцать минут мы сидели в окружении пустых столов и кушали тот самый суп.
— Ты обещал мне рассказать что-то?
— Ты про суп?
— Да.
— Вот, гляди. Вот ты ешь суп, тебе нравится?
— Ну, да.
К слову сказать, суп был самый простой. Суп как суп. Ничего особенного в нём. Я такой в армии ел два года.
— Алексей, я приехал сюда в прошлом году. Когда я приехал, меня встретили ребята и мы поехали в какую-то деревню покупать барана. Мы всегда, когда встречаемся вот так, земляками, едем и барана берём. И вот сидим мы, кушаем этого барана. Ну, как сказать, кушаем. Ребята кушают, а я нет. Они меня спрашивают, почему я не ем, а мне этот баран в горло не лезет. Невкусное мясо. Плохой баран. Причём, этот же из деревни, вроде как свой считается, но чем этого барана кормили? Я хуй знает — чем его тут кормили.
— Ты подожди, при чём тут баран, я же про суп спрашивал!
— Ну, так вот я тебе и рассказываю, чего ты перебиваешь, а? И вот тогда я уже начал так понимать, что если свой баран такой, то чем же на базаре торгуют? И вот пришёл я работать в это кафе. Тут до меня Алим работал. Мы соседи с ним, там, дома соседи. И я тут вместо него сейчас работаю. Потом я уеду, а он приедет. У нас вот так с ним. И вот вышел я первый день сюда. Кухню посчитал, примерное меню составил, мне Алим рассказал, что тут обычно едят. Приготовился я и стал работать. Варю, кормлю, а люди приходят, кушают и жалуются. Спрашивают хозяина, мол, где старый повар, а то новый плохо делает всё. Готовит, говорят, не вкусно. А я понять не могу — я же стараюсь. Мне сорок три года, из них я тридцать лет на кухне, как же так? А тут раз семья пришла и просят меня сварить суп, чтобы они вчетвером завтра им пообедали. Я говорю, что не получится у меня на четверых хороший суп сварить. Ерунда получится, а не суп. Тут уже хозяин заговорил. Алим, говорит, варил — и ты сваришь. А не сваришь — поедешь домой. Я звоню Алиму. Спрашиваю: «Алим, брат, мы с тобой братья, всю жизнь вместе, всё одинаково имеем, всё одинаково умеем. Много праздников разных мы с тобой вместе отработали, много людей нам спасибо сказали. Почему сейчас жалуются на меня? Говорят, невкусно я готовлю, а ты — вкусно».
— И что Алим твой ответил?
— Алим сказал, чтобы я шёл в деревню, которая тут рядом, и покупал там отраву.
— ???
— Да-да, отраву. Русские, говорит, без отравы ничего не едят. Отрава — это вот эти «Магги», «Кнорры» и вот приправы все эти. Ты состав читал их? А ведь если еда без этой приправы, то не ест никто. Всем невкусно кажется. Отвыкли тут все от еды нормальной, понимаешь?
— И что? Добавляешь отраву теперь?
— Да, а как? Без отравы же не едят. Я говорил тут сперва, что вы же химию просите у меня. А им, как у вас говорят, хоть в глаза нассы. Наедятся этой отравы, а потом весь день бегают сюда и пиво берут стаканами. Пить же хочется, соль же там, всё это, химия… Вот, весь день стаканами пиво берут, а по вечерам бутылками уже: полторашки, двушки, трёшки, как обычно. Такой вот отдых у людей.
— Ты, наверное, и в армии поваром был?
— Да. Как узнал?
— Догадался. Слушай, а правда, что в советской армии бром в еду клали, чтобы солдатам по бабам не хотелось бегать?
— Бром? Да ну, неправда это всё. Ну, я не видел, чтобы что-то там клали или заставляли класть. Бром — это же тоже отрава. Хотя, знаешь, люди в России без отравы не могут. Сигареты, водка, пиво и даже еда с отравой.
Я доел суп.
— Спасибо тебе! Накормил.
— На здоровье! Вот никому здесь не говорю «На здоровье!», а тебе скажу. Мы хороший суп ели.
III. ЦЫГАН

Я стоял на станции пригородной электрички и считал мелочь на хот-дог. Рядом стоял парень лет двадцати и ел пян-се. К нам подошла цыганка и начала просить денег. Я ничего не ответил, а парень попытался вступить с ней в диалог.
— Дай, паренёк, два рубля, счастье тебе в жизни будет…
— Нет!
— …здоровье, любовь…
— А на работу устроиться никак?
— Да ну тебя, жмот ты, ай-ай-ай…
Где-то далеко мохнатый шмель сел на душистый хмель, цапля серая сгинула в камышах, цыганка ушла вперёд за цыганской звездой кочевой, а я купил хот-дог и кофе «3-в-1». Откусив и проглотив первый кусочек, я обратился к стоявшему рядом парню:
— Я тут вот что подумал про работу…
— ???
— Вот смотри. Представь, что ты какой-нибудь начальник, точнее — работодатель, и к тебе приходит на собеседование цыганка. Вот как бы ты…
— Я понял, — заулыбался парень, — принял бы я на работу цыганку?
— Да. Вот ты бы взял её на работу?
— Нет.
— Ну, вот я, если честно, тоже не взял бы. Знаешь, почему?
— Почему?
— Все цыгане, которые хотели устроиться на работу, уже давно устроились и работают. А эти, которые по вокзалам шкуры трут, они работать не будут и уже никуда не устроятся. Да им и не нужно. Поэтому разговаривать с ними о пользе труда и заработка — бессмысленная затея.
Мы ещё немного поболтали и разошлись по своим остановочным платформам.
В цыганских домах я бывал и работал много раз. Это всегда были частные дома. Трёхэтажные кирпичные особняки в черте города или хижины из говна и палочек на выселках, но всегда частные дома. Ни разу не видел, чтобы цыгане жили в квартирах, но знаю, что так тоже бывает. Свой первый визит в цыганский дом я запомнил надолго.
Калитку открыл цыган лет тридцати пяти, посмотрел на меня и протянул руку:
— Петро.
— Алексей.
— Лёха?
— Лёха.
— Заходи, чо как неродной?
Во дворе дома один за другим стояли два автомобиля: ВАЗ-2103 и Mitsubishi Pajero. Дом был построен из шпал и обшит сверху белым сайдингом. Внутри дома не было дверей. В зале висела старая чёрно-белая фотография Сталина. В кухне стояли стол и две лавки. По перекошенным полам бегали и кричали маленькие дети. Я всё время хотел их посчитать, но постоянно сбивался. По коридору прошла молодая цыганка, что-то крикнула в одну из комнат, забрала у маленькой девочки плачущего грудного ребенка и, достав левую грудь, начала его кормить. Мимо прошла ещё одна молодая цыганка. Наверное, сестра первой.
— Здравствуйте! — поздоровалась она и улыбнулась, сверкнув золотым премоляром.
— Драсьте… — растерялся я.
— Вы проходите.
— Проходи, чо очаровался? — где-то сзади крикнул Петро.
Я прошёл в зал и ещё раз посмотрел на портрет Сталина.
— Знаешь его, да? — спросил Петро.
— Наслышан…
— Отец наш.
— В смысле?
— Во всех смыслах. Наш отец.
Я решил более не вникать в их взаимоотношения со Сталиным и начал работать. В это время в дом пришёл другой цыган, по имени Вано. Вдвоём с Петро они наблюдали за мной и каждые три минуты предлагали свою помощь. Я закончил работу и, оставив телевизор на «Первом канале», принялся заполнять необходимые бумаги. По телевизору показывали Путина, который что-то говорил.
— Это он правильно говорит. Так и надо! — поддержал Путина Вано.
— Да куда там! Пиздеть — не мешки ворочать! — не поддержал Вано и Путина Петро.
Они начали спорить о Путине сперва по-русски, потом на своём. В это время в дом пришла жена Петро и принесла два больших пакета с продуктами.
— Здравствуйте! Меня Мария зовут.
— Алексей.
— Лёха?
— Лёха.
— Лёха, ты всё закончил? — спросил Петро.
— Да, почти.
— Не уходи никуда. Посидишь с нами. У нас тут, кажется, ещё вопросы будут.
Через полчаса вся взрослая часть цыганского семейства вместе с гостем Вано и мной сидели за столом. Вано и Петро продолжали спорить.
— Путин правильно всё делает. Надо, чтобы всё как при Союзе было.
— При каком Союзе? Ты при Союзе не делал нихера, только портвейн жрать умел. Ты же лодырь…
— Ой, Лёха, ты посмотри на него. Стахановец, блять.
— Да! Я на металлобазе вкалываю, как ишак, сутки/двое. А чтобы на этот дом накопить, я вообще на работе жил. Мария не даст соврать — из общаги своей бегала мне жрать носила и спину натирала, чтобы я по утрам шевелиться мог. И вот я в своём доме сижу и смотрю телевизор. А тебе шестой десяток, у тебя даже дома своего здесь нет. А со мной на нашей улице все здороваются и уважают. И знают, что я человек простой, слово держу, руки не из жопы и всегда друзьям и соседям помогу всем и во всём. А ты только пиздеть умеешь. Пиздеть и пиздить всё, что плохо лежит. Поэтому и Путин тебе нравится. Пока он пиздит — остальные всё пиздят.
— Лёха, вот скажи, тебе Путин нравится? — не унимался Вано.
— Я с ним не знаком.
— Ну, скажи же, Путин нормальный мужик?
— Мужик, наверное, нормальный. В ГБ других не брали.
— Вот, послушай, Петро, умных людей!
— А вот насчёт его президентства судить не берусь.
— Ну, начало-о-о-ось…
Моё мнение было всем ясно, и мужики опять перешли на свой язык. Я сидел и с трудом переваривал происходящее. Моё любопытство взяло верх, и я прервал их спор.
— Мужики, вы извините, если я что сейчас не так скажу. Но мне любопытно.
— Валяй…
— Вы же цыгане?
— Цыгане! — ответил Петро.
— Ты что-то против имеешь? — спросил Вано.
— Нет, чего бы. Просто большинство цыган, которых я видел, были… хммм… как бы сказать…
— Да говори, как есть, говори! Черти они ебаные, чурки с помойки, да?
— …
— Да ладно, Лёха, всё нормально. Мария, наливай, а то мы тут не договоримся сегодня. Лёхе не наливай, ему за руль.
— Вы не пьёте за рулём? — спросила Мария.
— Нет.
Все выпили по полстакана водки. Петро закурил.
— Лёха, мы молдавские цыгане. Я — цыган. Мария — цыганка. И этот пиздабол Вано — тоже цыган. Но какая разница, цыган или не цыган? Вот этот работать не любит, например, а любит только жрать. Для этого по гостям и ходит. Вот не пущу его один раз…
В этот момент Петро засмеялся и обнял Вано:
— Вот не пущу его один раз — и всё… Да шучу я, шучу. Просто он старый, его не переделать уже. Мы ругаемся много с ним. А как со своим дядькой не поругаться? Ты что хотел спросить?
— Да я всё про цыган…
— Цыгане бывают разные: румынские, молдавские, венгерские, каких только нет. Как русские — тоже всякие разные есть. Кто-то работает, кто-то хуйнёй страдает. Но раз заговорили, то самые ебучие, Лёха, — это русские цыгане. Наркота, бритвы, барахолка, вся вот эта хуйня — это всё их. Бог их накажет всех — и поделом. Я за всю жизнь ни у кого ничего не украл. Всё, что есть, — всё заработал вот этими руками. Работать надо, и со временем всё будет. У тебя дети есть?
— Нету…
— Плохо без детей, Лёха. Детей надо обязательно.
— Ну, я смотрю, у вас много!
— Это не у нас много, Лёха. Это у вас мало. У тебя вот вообще нету. Мне вот на работе один, знаешь, как сказал? Сказал: «Зачем плодить нищету?». Но он — долбоёб, это он услышал где-то. Сам бы не додумался, он так не умеет. А ты посмотри на нас? Хуёво живём что-ли? Дом свой, две машины, одеты, обуты, телевизор, газ провели. Хуёво что ль? И никто в моей семье не побирался никогда и не будет. Это я про нищету. Так что, Лёха, цыган или не цыган — это всё не важно. Все в России живём…
***
Несколько лет назад я получил по почте книгу Максима Тесака «Реструкт», прочёл её и поставил на полку книжного стеллажа. Полка стала выглядеть примерно так: Чехов, Аверченко, Сорокин, Сорокин, Тесак, Сорокин, Довлатов, Шаламов, Лимонов, Истархов, Салтыков-Щедрин, Довлатов и тому подобное. Кого-то может покоробить такое соседство, а некоторых даже оскорбить. Но в эпоху Постапокалипсиса книга — всего лишь документ прошедшего времени. Точно так же, как и люди — всего лишь существа, которые пытаются выжить.
И делятся всего на два вида: на живых и мёртвых.
Эти замечательные иллюстрации для нас сделала Дарья Комлева-Литвинова. Дарья, спасибо вам большое!
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.